Раймондо Бултрини продолжает делиться своими воспоминаниями и впечатлениями о путешествии в Тибет с Чогьялом Намкаем Норбу в 1988 году. В Ньяглагаре, резиденции своего коренного учителя Чангчуба Дордже, Ринпоче проводит ритуал пуджи для освящения чортенов, а Раймондо разыскивает пещеру, явившуюся Ринпоче в одном из его снов.

Освящение чортенов

Визит Намкая Норбу в Ньяглагар — исключительное событие в силу многих причин. Прежде всего из-за важной роли тулку в культуре тибетского народа. Тулку в некоторой степени связан с самим божеством, так что лишь одно его присутствие благословляет места и людей. Кроме того, в Ньяглагаре Намкай Норбу является одним из ближайших учеников ламы-основателя. Именно поэтому Ринпоче попросили провести длительные церемонии освящения всех чортенов (небольших ступ) и мест поклонения.

Внешняя форма и ритуальная составляющая имеют большое значение, потому что на церемонию приглашены гости, пусть даже невидимые. Следовательно, нужно поднести им сладости, алкоголь и еду как полагается.

Именно поэтому церемонии предшествует пуджа — пиршество по весьма чётким правилам, учитывающее исключительные особенности гостей. Пуджа — один из ритуалов, характерных для восточных религий, во время которого подношения сначала приносятся божествам и высшим существам, затем себе и, наконец, низшим существам и всем другим, кому человек намерен принести пользу.

Видео Раймондо Бултрини. Видео и скриншоты предоставлены архивом Меригара

Спустя тридцать лет Намкаю Норбу подносят одежду и предметы его учителя для того, чтобы ранним утром он провёл большую пуджу. Соответственно, визиты в нашу комнату становятся более частыми и быстрыми..

Подготовка занимает какое-то время. На алтарь, освящённый сотнями масляных ламп, поднесены торма — конусообразные фигуры из цампы, масла и сахара. К ним прилеплены маленькие шарики из масла, которые придают торма вид кукол. Таким образом, торма символически заменяют людей и животных, которых когда-то в древности приносили в жертву божествам. На алтарь также поставлены обычные продукты, такие как рис, мясо, сладости и алкоголь

Все подношения освящаются мантрами в начале церемонии, но я не принимаю в ней участия. Намкай Норбу непреклонен: «Нет смысла в твоём присутствии, ты даже тексты читать не можешь». В таких церемониях ритуалы имеют принципиальное значение, потому что посредством мудр и намерения мы делаем подношения существам, не способным наслаждаться ими в их материальной форме. Можно провести некоторую параллель с хлебом и вином в христианском богослужении, но только в плане принципа трансформации — преображения материального подношения. Для этого нужно в точности знать практики и методы взаимодействия с существами, говорящими на разных языках.

Когда я подхожу к храму, толпа людей, не поместившихся внутри, расступается и пропускает меня в большой зал, стены которого расписаны фресками. Внутри храм полностью изменился по сравнению с предыдущими днями; с одной стороны сидят монахини и практикующие, с другой — женщины уселись вокруг вдовы сына Чангчуба Дордже вместе с Сонам ​​Палмо и Пунцог.

Их низкое пение прерывается пронзительными звуками труб и раковин, а также ударами дамару и барабанов. Время от времени Ринпоче, которому помогает Карванг, обрызгивает подношения сладким вином, которое затем раздают в зале. Каждый человек делает глоток и выливает остаток себе на макушку с намерением наполнить тело и ум нектаром очищения, который был ранее поднесён божествам.

Внезапно церемония останавливается, и в храме начинается лёгкое волнение. Намкай Норбу, Карванг и другие ламы переодеваются, и наступает главный момент дня. Процессия служителей выходит освящать чортены и храмы. Я снимаю на камеру людей, высыпавших на улицу, и делаю несколько фотографий. Вокруг много детей, по природе своей любопытных, которые хотят посмотреть на видеокамеру и фотоаппарат, но из уважения они ничего не трогают. Один из них, гордо предложивший мне помощь с сумкой, оборачивается и молча следует за мной.

Тем временем монахи и ламы друг за другом выходят из дверей храма, обходят здание по часовой стрелке и затем так же обходят вокруг все чортены, разбросанные по периметру деревни. Люди выходят на улицы, залезают по земляным насыпям, спускаются к реке, идут позади или впереди процессии. Внешне эта церемония отдалённо напоминает христианскую процессию, но всё вокруг неё — это Тибет и буддизм: звуки труб и барабанов, печь для сожжения угощений, поднесённых во время ганапуджи и принесённых людьми из дома. Шествие останавливается перед каждым чортеном, ламы бросают зёрна риса и брызгают водой, начитывая мантры. Я бегу по узким улочкам, чтобы обогнать остальных и заснять всё на видеокамеру. Мой маленький помощник с сумкой для камеры, переброшенной через плечо, следует за мной. К тому времени, как мы добираемся до последней остановки перед самым большим чортеном, я уже измотан. В будущем в этот чортен, вероятно, поместят мощи Чангчуба Дордже.

Начинаются долгие песнопения под аккомпанемент музыкальных инструментов. Сейчас Ринпоче находится в центре группы священнослужителей. В левой руке он держит колокольчик, а правой медленно вращает ваджру повторяющимися эллиптическими движениями. Ветер разносит по горам низкие монотонные песнопения. Собравшиеся вокруг зрители серьёзны и сосредоточены, но в то же время заинтригованы и восхищены этим необычным для всей деревни днём.

По возвращении в храм ганапуджа продолжается, и все садятся на свои места. Настало время подношения еды, которая олицетворяет собой разные вкусовые ощущения. Сладкий и солёный, кислый и острый вкусы перемешаны в одной тарелке. Такой состав не случаен: для тех, кто находится в присутствии созерцания, различные переживания вкусов обладают единым качеством.

Один из молодых монахов, ответственных за раздачу тарелок, также предлагает подношение четверым мужчинам, прислонившимся к двери храма, которые совсем не похожи на жителей деревни. Они тоже тибетцы, но одеты по-западному и выглядят чужаками в этих местах, куда можно добраться только верхом. Это полицейские, которых прислали для проверки наших документов из столичного города Чамдо в паре дней пути отсюда. Очевидно, что их начальству поступили какие-то доносы. Они грубы и высокомерны, а старший из них твёрдо настаивает на том, что моё разрешение на въезд недействительно.

Намкай Норбу сохраняет холодный, бесстрастный взгляд, но он явно разгневан. Когда он слышит, как они говорят на мандаринском наречии, он спрашивает: «Разве вы не тибетцы?» Полицейские отвечают утвердительно, затем пытаются оправдаться извинениями: «Мы думали, что вы не понимаете лхасский диалект». А он: «В любом случае, вы можете догадаться, что я понимаю лхасский диалект лучше, чем китайский».

Монахи подносят еду и сладости непрошеным гостям, и эта встреча заканчивается без каких-либо проблем для моего пребывания. Пуджа продолжается. Я всё больше поражаюсь доброте каждого, даже по отношению к полицейским, представителям власти, которая здесь на самом деле почти незаметна, но при этом прежде всего связана с памятью о бессмысленно жестокой революции.

Жители говорят, что в те годы китайцы, испытывавшие нехватку боеприпасов, привозили в Чамдо огромное количество тибетских пленных, а затем заставляли их ложиться на землю в два параллельных ряда вдоль дороги, прижав головы друг к другу так, чтобы по ним могли проехать колёса грузовиков.

Мне всегда неловко слышать такие истории, часто они мне кажутся сомнительными. Как, например, история о том, что у родственников расстрелянных заключённых выпрашивали деньги за пули, использованные расстрельной командой, если родственники хотели получить тело. Только после резни на площади Тяньаньмэнь я, а вместе со мной и весь мир, понял, что этот обычай сохранился до сегодняшних дней.

Говорят, что Ньяглагар вышел из 20-летнего террора почти невредимым благодаря пророческому «социалистическому» имиджу его основателя. Сам Чангчуб Дордже работал врачом и так помогал деревенским жителям. Слава о нём разошлась по всему Тибету. К тому же он обладал харизмой, которая не оставляла равнодушными даже врагов религии. Если бы хоть один местный тибетец, переметнувшийся на сторону нового режима, выступил с обвинениями в его сторону, Чангчуба Дордже приговорили бы к смерти. Но, по подсчётам его старших учеников, лама прожил очень долго, более 130 лет. А когда китайцы хотели судить его, никто против Чангчуба Дордже не выступил.

Сон о тогал

По мере того, как я узнаю всё больше подробностей о жизни этого долгожителя и необыкновенного человека, мне хочется знать о нём всё. Во мне также растёт уже привычное мне тайное желание увидеть его перед собой в любой момент.

Когда мы впервые заходим в дом, где жил Чангчуб Дордже, за нами следует большая группа людей. Его внук Карванг указывает на два больших деревянных ящика внутри тёмной комнаты. По-видимому, здесь в соли хранится тело учителя. Все предаются размышлениям в тишине, а я немного разочарован: я ожидал чудес, но ничего такого не происходит.

Раймондо в 1988 году перед домом Чангчуба Дордже в Кхамдогаре, где тело учителя всё ещё хранилось в соли.

Однако я не перестаю надеяться, что, увидев меня в своей комнате, Чангчуб Дордже явится мне во сне. Но вместо этого всю ночь меня мучает лихорадка, простуда и диарея. Один из монахов, изучавший медицину у ламы, дотрагивается до моего лба и проверяет пульс. Затем он возвращается с дюжиной микроскопических пилюль, которые нужно разжевать и запить горячей водой. Я тут же проваливаюсь в сон, а утром я уже здоров.

Возможность увидеть такого учителя, как Чангчуб Дордже, во сне — это не только моя идея, навеянная историями его старых учеников. Сам Намкай Норбу обязан снам историческими поворотными моментами своей жизни. Впервые это случилось, когда он увидел учителя и его деревню в таких подробностях, что сразу узнал их в описаниях путешественника, возвращавшегося из Ньяглагара. Странник убедил Ринпоче отправиться туда. То же самое произошло много лет спустя, когда Ринпоче уже обосновался на Западе.

К тому времени он уже преподавал тибетский язык студентам Неаполитанского университета и собирался жениться на Розе, молодой итальянке, с которой познакомился в Риме. Многие студенты его очень любили и долго настаивали на том, чтобы в дополнение к обычным университетским курсам Намкай Норбу также передал им учения, полученные в Тибете.

Однако молодой лама-профессор не осмеливался идти на такой риск и рассказывать о Дхарме людям, среди которых не было ни одного серьёзно заинтересованного человека. Он всё время чувствовал, что пока не готов к этому. В своих снах, в которых также отражались глубокие и естественные желания, он часто возвращался в Тибет, в страну, которую по политическим причинам не мог посетить снова. Нередко в уме он отправлялся в Ньяглагар, одно из последних мест, в которых он побывал перед тем, как покинуть Страну снегов.

Намкай Норбу был одним из тех учеников, которому не нужно было сидеть в медитации, чтобы практиковать. Поэтому он обычно применял трегчо. Этот термин означает «разрезать то, что связывает». Когда внутри накапливается напряжение, объясняют учителя, оно подобно множеству палок, связанных накрепко верёвкой. Если разрезать верёвку, связка ослабнет. Практикуя годами, Намкай Норбу сумел полностью интегрировать эту практику в свою повседневную жизнь. Но время для «скачка» к более продвинутым практикам казалось еще далёким.

Однажды ночью, возвращаясь во сне в Ньяглагар, он встретил Чангчуба Дордже. Его старый учитель задал ему несколько вопросов о жизни на Западе, затем спросил, как продвигается его практика тогал, что в переводе означает «превзойти то, что выше всего», т. е. за пределами обычного контроля ума и чувств. Это продвинутое и одно из самых тайных учение, требующее совершенного контроля над своим телом, голосом и умом, иными словами — устойчивого трегчо.

Чангчуб Дордже уже знакомил молодого тулку с тогал, когда тот физически находился в Ньяглагаре. Но когда в сновидении он услышал, что Намкай Норбу не продвинулся в этой практике, он наказал ему немедленно отправиться к известному учителю Джигме Лингпе. Намкай Норбу был весьма удивлён, поскольку Джигме Лингпа жил более двух столетий назад. Но, зная суровость Чангчуба Дордже, который не любил, когда его советы подвергают сомнению, его ученик предпочёл не спорить с ним. Поэтому он без промедления отправился к указанному месту, прямо над деревней Ньяглагар, взбираясь по гладким скалам, на которых были вырезаны те самые стихи тантры тогал, новой практики, которую он искал.

Обходя священные надписи, он поднялся на вершину скалы и вошёл в пещеру, как наказал ему учитель. Там, к его удивлению, находился только ребёнок с длинными волосами, который немедленно начал зачитывать текст на небольшом свитке папируса: практика четырёх светочей тогал. Этот и другие сны стали решающими для изгнанного в Италию практика. Он наконец-то почувствовал уверенность в том, что он делает, и был уверен, что не учит своих учеников вещам, не связанным с его личным непосредственным опытом.

В этом и заключается передача знаний. «Если мы попытаемся понять, как выглядит тот или иной предмет в тёмной комнате, — объясняет мне Намкай Норбу, — мы можем выслушать множество устных описаний. Нам скажут, что он круглый или квадратный, высокий или низкий, прозрачный или нет. Но по-настоящему понять, что это за предмет, можно только на личном опыте. Учитель — это тот, кто на мгновение включает свет в комнате и даёт нам возможность, подобно вспышке, увидеть самим, что это за предмет на самом деле».

В поисках пещеры

В беседе с ламами Ньяглагара Намкай Норбу рассказывает им об увиденном сне. Услышав описание места, все уверено говорят, что пещера действительно существует и что она находится всего в нескольких часах езды от деревни.

Естественно, я сразу же предлагаю отправиться туда, но Ринпоче считает, что это слишком рискованно. Чтобы добраться до пещеры, нужна очень длинная деревянная лестница, которую можно прислонить к горному выступу. Тибетские лестницы не имеют перекладин, на которые можно удобно встать, а представляют собой брёвна с вырезанными в них небольшими углублениями шириной не более 20-30 сантиметров. Только после двух дней настойчивых просьб я в сопровождении двух мальчиков направляюсь пешком на поиски знаменитой пещеры.

Джедуп и Цема Нонгро — хорошие скалолазы, они проворно карабкаются вверх. Я не поспеваю за ними, и они часто останавливаются, чтобы подождать меня. Спустя четыре часа подъёма в гору мы добираемся до большой горной вершины, к которой прислонены не одна, а две опасные деревянные лестницы. Намкай Норбу смог добраться до этого места во сне, мне же приходится подниматься, нагружая неокрепший организм.

По пути в пещеру двое молодых проводников указывают мне, совершенно измученному, на ещё одно глубокое отверстие в скале, где находится статуэтка Зелёной Тары. Считается, что она возникла там сама собой. Она имеет правильные формы и наряжена в шёлковые одежды, как кукла. Мне не верится, что сама мать-природа вырезала это изображение в горе, но камень в пещере настолько твёрдый, что его, кажется, трудно обработать даже долотом.

Мы продолжаем подниматься к месту назначения, встречая по пути другие пещеры разных размеров. Часто в них находятся небольшие водоёмы с чистейшей водой, обрамлённые большими водяными лилиями. Чтобы достичь вершины пещеры, нужно подняться по ещё одной «лестнице», которая буквально висит в пустоте. Снаружи пещера защищена деревянной перегородкой: в последние годы здесь часто уединяются йогины. Сначала это была пещера только из камня, затем появилась новая деревянная дверь и комната для медитации со множеством неожиданных предметов: небольшой столик, несколько статуэток, ритуальные инструменты.

Пространство внутри пещеры излучает очень сильную энергию, которая усиливает звучание самих мантр. Два сопровождающих меня мальчика зажигают ароматные ветви кипариса. Над долиной парят орлы. Время от времени их освещает солнце, выглядывающее из-за тёмных туч, готовых вот-вот разразиться дождём. Нам уже пора поторопиться со спуском вниз, но мы втроём стоим неподвижно и заворожённо смотрим на огромную пропасть, которая разверзлась под нами, разрезая горы и устремляясь вниз к долине за рекой Ньяглагар.

Вернувшись назад, я описываю всё в подробностях Намкаю Норбу, но он, кажется, не очень заинтересован в самой пещере. Гораздо больше он заинтригован круглым отверстием, которое я увидел на склоне близлежащей горы и до которого практически невозможно добраться, если только не превратиться в орла. Возможно, и это место он посещал во сне, но, к счастью, он не спрашивает меня, хочу ли я вернуться туда.

Мистик во мне несомненно берёт верх, и я действительно с нетерпением жду встречи с Чангчубом Дордже. Рано утром вместе с Намкаем Норбу и обычной нашей компанией мы отправляемся в поход в сердце горы с видом на Ньяглагар. Добравшись до пещеры, где давали учения, мы направляемся к природному подземелью, где берёт начало целая сеть туннелей, где Чангчуб Дордже обнаружил особенную глину, из которой он изготавливал лекарства и священные предметы.

Здесь Намкай Норбу резко останавливает меня. «Тебе нет смысла идти за мной, — говорит он. — В любом случае, тобой движет только любопытство». Я чувствую, как меня снова одолевает гордыня, я чувствую огромное напряжение. В чём же тогда разница между искренним желанием знать и любопытством? Это важный вопрос. Он ставит под сомнение многое из моего прошлого и мои убеждения.

Мы вернулись несколько часов назад. Уже наступил вечер. Я вспоминаю этот эпизод в пещере и признаю, что, да, мне в первую очередь было любопытно. Но при этом я чувствую, что очень хочу понять, каким ключом открыть дверь к тайнам этого места. С этим желанием я засыпаю, а вокруг снова разносятся мрачные звуки труб.

Продолжение следует

Часть 1. Чогьял Намкай Норбу в Чэнду
Часть 2. О путешествиях в Тибет
Часть 3. Дерге и Галентин
Часть 4. Из Галентина в Геуг, где родился Ринпоче
Часть 5. По дороге в Ньяглагар
Часть 6. Учитель Учителя
Часть 7. В ожидании чуда
Часть 8. Пещера мамо
Видео Намкая Норбу в Тибете, 1988 год